поэзия Ивана Дмитриева и фольлор

Он, смотря на те оковы,
Воздывает и, слезами
Окропя их, говорит: "Не хочу расстаться с вами. Пусть любезна уморит!"
В песнях "Наслаждение" (1792), "Видел славный я дворец" (1794), "Други! время скоротечно." (1796), "Пой, скачи, кружись, Параша" (1795) Дмитриев стремится найти новую тональность. По своему общему настроению они близки "Анакреонтическим песням" Державина. Противопоставляя государственное служение радостям любви, поэт пишет:
Всяк в своих желаньях волен. Лавры! вас я не илу; Я и мирточкой доволен, Коль от милой получу.
В песне "Видел славный я дворец" это противопоставление выражено еще более определенно:
Эрмитаж мой - огород, Скипетр - посох, а Лизета -Моя слава, мой народ
И всего блаженство света! .
Однако у Дмитриева, в отличие от Державина, конфликт с "земными богами" носит в значительной степени условный характер* Чувства, выраженные в песнях, лишены своеобразия, индивидуальной неповторимости. Заслуга Дмитриева в развитии жанра песни состоит прежде всего в том, что и в песенной лирике, как и в других жанрах, поэт создает поэтический язык, пригодный для всех лирических жанров (в первую очередь элегии). Он освобождает язык песен от вульгаризмов и славянизмов, значительно упрощает синтаксис, вызывая ощущение естественности и простоты в выражении чувства.
Но если в поэзии Дмитриеву сопутствовал несомненный успех, особенно после напечатания в начале 90-х годов стихотворной «сказки» «Модная жена», песен «Стонет сизый голубочек...», «Ах! когда б я прежде
знала...», то его воинская служба складывалась не столь удачно. Лишь в 1796 году Дмитриев дослужился до чина капитана гвардии (что соответствовало чину подполковника в армейской пехоте и кавалерии) и, чувствуя, что военная карьера ему не дается, решил подать в отставку.
Особую популярность у читателей имели сатирические сказки Дмитриева «Картина» (1790), «Модная жена» (1791), «Воздушные башни» (1794), «Причудница» (1794). Однако, кроме названия «сказка», эти произведения Дмитриева не имели ничего общего с фольклором, с подлинными народными сказками. Под пером Дмитриева сказки приняли характер небольших стихотворных новелл или бытовых, часто иронических и сатирических зарисовок петербургской жизни. Это, по существу, те же басни, но с более развернутым сюжетом. Занимательность повествования, живость воображения, изящество стиля, веселое остроумие, легкий и непринужденный диалог, ориентация на устную, разговорную речь — все эти черты, свойственные сказкам Дмитриева, сделали их особенно популярными среди читателей [11].
В своих сатирико-бытовых сказках Дмитриев, с одной стороны, продолжал и развивал традиции французских поэтов Лафонтена, Грекура, Вольтера, а с другой — сам закладывал основы и становился родоначальником жанра «повести в стихах», что отмечал еще Белинский. Не случайно Пушкин, хорошо усвоивший уроки Дмитриева и создавший такие стихотворные повести или поэмы, как «Граф Нулин», «Домик в Коломне», с похвалой отзывался о «прелестных сказках Дмитриева», особо выделяя среди них «Модную жену» — «сей прелестный образец легкого и шутливого рассказа».
Дмитриев вместе с другим известным поэтом конца XVIII века Ю. А. Нелединским-Мелецким стал также и родоначальником русского романса. Созданные им под непосредственным влиянием русских народных песен стихотворения «Стонет сизый голубочек...», «Ах! когда б я прежде знала...», «Всех цветочков боле розу я любил...» приобрели неслыханную популярность и вошли в устный репертуар. Теперь они кажутся излишне чувствительными, наивными, возможно, несколько слащавыми, но в свое время они волновали читателей и слушателей своей бесхитростностью, лиризмом, искренностью выраженных в них любовных переживаний и чувств.
Широкому распространению этих произведений в немалой степени способствовало то, что они были включены в рукописные и печатные сборники и песенники, в том числе и в составленный самим Дмитриевым «Карманный песенник, или Собрание лучших светских и простонародных песен» (1796), где наряду с подлинно фольклорными текстами обильно были представлены песни Державина, Богдановича, Нелединского-Мелецкого и других поэтов XVIII века. Дмитриев впоследствии связывал с успехом созданных им сказок и песен начало нового этапа своей литературной деятельности: «Начался уже новый период в моей поэзии: песня моя „Голубок“ (т. е. «Стонет сизый голубочек...». — С. Д.) и сказка „Модная жена“ приобрели мне некоторую известность в обеих столицах. Любители музыки сделали на песню мою несколько голосов» [10].
Не меньший успех у читателей имели сатиры, басни и эпиграммы Дмитриева. Сатира «Чужой толк» была направлена против эпигонов классицизма, безвестных и бездарных поэтов-одописцев. Дмитриев здесь высмеивает обветшалость, архаичность литературных вкусов и пристрастий классицистов, устарелость их поэтики. Выспренность стиля поздних слагателей од, их неумение отойти от готовых литературных штампов, готовность «бряцать» высокими словами по любому, даже незначительному поводу Дмитриев заклеймил в следующих строках своей сатиры: «Так громко, высоко!.. а нет, не веселит, // И сердца, так сказать, ничуть не шевелит!» [9].
Одним из излюбленных жанров Дмитриева была стихотворная басня. Он писал басни на протяжении почти всей своей творческой жизни, и современники ценили их не меньше созданных им песен и сказок. Мы уже приводили выше суждение Вяземского, который утверждал непревзойденность басен Дмитриева и даже ставил их выше басен Крылова. Можно сослаться и на мнение другого выдающегося поэта первой четверти XIX века — К. Н. Батюшкова, подчеркивающего, что в своих баснях Дмитриев «боролся с Лафонтеном и часто побеждал его» [10].
Однако при всем несомненном даровании Дмитриева-баснописца его басням часто недоставало политической злободневности, социальной направленности, сатирической остроты, а главное — подлинной народности, национальной самобытности, что выгодно отличало басни великого Крылова. Этим объясняется и решительное неприятие басен Дмитриева Белинским: «Басни Дмитриева — искусственные цветы в нашей литературе. Эти растения явно пересажены с родной почвы на чужую и взращены в теплице. В них блистает салонный ум XVIII века...» Обычно здесь обрывают цитату из Белинского, но справедливости ради следует отметить, что великий критик тут же признавал и некоторые достоинства басен Дмитриева, особенно в отношении языка и стиля: «В них язык наш сделал значительный шаг вперед» [10].
Особое мастерство Дмитриев-поэт проявил в жанре эпиграммы. Его эпиграммы, всегда остроумные, ироничные, меткие, неизменно попадали в цель, разили наповал. Так, например, когда литературный старовер, издатель журнала «Вестник Европы» М. Т. Каченовский поместил в своем журнале мелочную, придирчивую и несправедливую статью о сочинениях Дмитриева, поэт ответил ему язвительной эпиграммой:
Нахальство, Аристарх, таланту не замена;
Я буду все поэт, тебе наперекор!
А ты — останешься все тот же крохобор,
Плюгавый выползок из <гузна> Дефонтена.
В своей поэзии Дмитриев разрабатывал и другие, самые разнообразные стихотворные жанры и формы: дружеские послания, мадригалы, эпитафии, баллады, идиллии, апологи, элегии, оды. Две строки из патриотического стихотворения Дмитриева «Освобождение Москвы» Пушкин предпослал в качестве эпиграфа к седьмой главе «Евгения Онегина»: «Москва, России дочь любима, // Где равную тебе сыскать?» [9],
П. А. Вяземский в позднейшей приписке к своей статье «Известие о жизни и стихотворениях Ивана Ивановича Дмитриева» сумел очень хорошо показать всю многогранность таланта и дарования этого поэта, его большую и несомненную роль в развитии русской литературы: «Цену Дмитриева поймешь и определишь, когда окинешь внимательным взглядом все разнородные произведения его и взвесишь всю внутреннюю и внешнюю ценность дарования его и искусства его».
Песня - жанр «чувствительный», выражающий душевные переживания. Но вот что любопытно: если в иных баснях Дмитриев сознательно и открыто применяет басенную ситуацию к самому себе, то в любовных песнях (и особенно это видно на примере тех песен, которые он отобрал для издания последнего своего собрания сочинений {«Стонет сизый голубочек...»; «Видел славный я дворец...»; «Что с тобою, ангел, стало?..»; «Пой, скачи, кружись, Параша!..»; «Всё ли, милая пастушка...»; «Ах! когда б я прежде знала...»; «Всех цветочков боле...».}), Дмитриев реформирует «образ выражения», но не принцип отношения к тому, о чём он говорит. Если рассмотреть, например, «унылые» песни Дмитриева, то они построены на тех же мотивах и сюжетах, что и «унылые» песни Сумарокова, и персонажи многих его «унылых» песен, как и у Сумарокова - пастушки, и место действия - те же: речные берега, лес и т. д. Та личная точка зрения, которая очевидна в баснях, сказках, элегиях, посланиях, растворяется в песенных формулах.
Песни Дмитриева создали ему репутацию «нежного» стихотворца. Репутация эта поддерживалась «чувствительными» признаниями в других жанрах (посланиях, элегиях, «безделках» типа «Прохожий и Горлица» , «Людмила» ). Но образ «нежного Дмитриева» был лишь составной частью его литературной репутации. «Нежному певцу» сопутствовал простодушный рассказчик басен и сказок, остроумец, язвительный полемист, автор сатирических стихов и экспромтов. Роль «дамского стихотворца» {Н. М. Карамзин} не противоречила роли остроумного насмешника: совмещаясь, в сознании читателя, эти поэтические роли создавали однозначно неопределяемый облик живого человека, пишущего о себе. Такое совмещение соответствовало самому стилю культуры конца XVIII - начала XIX века, когда выражение чувствований сердца соседствовало с игрой остроумия, а ограниченная светским вкусом исповедальность - с лёгкой шуткой и колкой насмешкой. Разрушение жанровых границ в поэзии, которому сам же Дмитриев и способствовал, вело к восприятию произведений, сочинённых им в разных жанрах, как стихов, выражающих единую душу автора.
ЗАКЛЮЧЕНИЕ

С. С. Яницкая указывает на то, что завершение формирования жанрово-стилистического канона романса, утверждение жанра в качестве автономного и закрепление за ним иноязычного термина происходит в поэзии русского сентиментализма [8]. Однако, на наш взгляд, сентиментальная традиция с ее установкой на чувственное восприятие, мелодическую сторону поэтической речи оказалась наиболее благоприятной почвой для развития «французской» ветви литературного романса, тогда как эпическое начало этого жанра, связанное с «испанской» традицией, обращение к которой также происходит в конце XVIII в., в эпоху сентиментализма оказалось практически не востребовано, но было воспринято поэтами-романтиками в 10-20-е гг. XIX в. Таким образом, мы склонны полагать, что формирование литературного романса, являющегося лиро-эпическим жанром, завершается только в первой половине XIX в. и тесно связано с художественной практикой эпохи романтизма.
Историческое значение поэзии Дмитриева неоднократно отмечал Белинский. В "Литературных мечтаниях" критик писал:". Дмитриев был в некотором отношении преобразователем стихотворного языка, и его сочинения до Чуковского и Батюшкова справедливо почитались образцовыми. Главный элемент его таланта есть остроумие, - посему "Чужой толк" есть лучшее его произведение. Басни его прекрасны; им недостает только народности, чтобы быть совершенными. В сказках же Дмитриев не имел себе соперника. Кроме того, его талант возвышался иногда до лиризма, что доказывается прекрасным его произведением "Ермак" и особенно переводом, подражанием и переделкою (назовите как угодно) пьесы Гете, которая известна под именем "Размышление по случаю грома".
В другой статье Белинский писал: "Дмитриев принадлежит к числу примечательнейших людей прошлого века и примечательнейших действователей на поприще русской литературы".
Изучение поэзии Дмитриева, осознание той роли, которую сыграло его творчество в эпоху перехода от классицизма к сентиментализму, а затем в формировании новой русской литературы, позволяет понять некоторые закономерности литературного развития. Одна из них - преемственная связь между различными литературными направлениями.
Дмитриев, обладая более скромным поэтическим даром, не смог стать преобразователем одического жанра, хотя во многом следов вал за Державиным. Однако в своих лучших одах Дмитриев самобытен и оригинален. Эти качества проявились и в выборе теми и способах ее разработки. Школа Державина способствовала тому, что изначально присутствующие в оде элемента ее структуры - одический поэт и одический адресат у Дмитриева получают большую определенность и конкретность. Поэтический рассказ в одах окрашивается личной интонацией, личным отношением поэта к изображаемому.

СПИСОК ИСПОЛЬЗОВАННОЙ ЛИТЕРАТУРЫ

Аониды, или Собрание разных новых стихотворений [Текст]. - М.: Университетская типография, 2006. - Кн. 1.
Кашкин, Д. Е. Сочинения [Текст] / Д. Е. Каш- кин. - Т. 1. - М.: Типография Н. Степанова, 2006.
Мерзляков, А. Ф. Песни и романсы [Текст] / А. Ф. Мерзляков. - М.: Типография С. Селивановско- го, 2000.
Новикова, А. М. Русская поэзия XVIII - первой половины XIX в. и народная песня [Текст] / А. М. Новикова: учебное пособие для педагогических институтов / А. М. Новикова. - М.: Просвещение, 2002.
Петровский, М. Скромное обаяние китча, или Что есть русский романс [Текст] / М. Петровский // Литература (приложение к газете «Первое сентября»). - 2007. - № 40.
Романс. К Другу [Текст] // Соревнователь просвещения и благотворения / перевод с нем. - СПб., 2011. - С. 114-115.
Романс [Текст] // Новости русской литературы на 1803 год. - Часть 6. - М., 2012. - С. 111-112.
Русский литературный романс [Электронный ресурс] : учебная программа по спецкурсу для высших учебных заведений / автор-составитель С. С. Яницкая. - Режим доступа: http://www.philology.bsu.bv
Хованский, Г. А. Мое праздное время, или Собрание некоторых мелких сочинений и переводов в стихах [Текст] / Г. А. Хованский. - СПб., 2003.
Яницкая, С. С. А. П. Сумароков и формирование жанровой традиции русского романса [Текст] / С. С. Яницкая // Известия Саратовского университета. Новая серия : Социология. Политология. - Саратов : Изд-во Саратовского ун-та, 2009. - Т. 9. - № 2. - С. 53-61.
Яницкая, С. С. Романс в русской поэзии XVIII века (становление и специфика жанра) [Текст] : АКД / С. С. Яницкая. - СПб., 2005.













3