Отражение образа Сталина в периодической печати 1953 - 1964 годы по материалам северо-запада РСФСР

Они начали разрабатывать проблематику «культа личности» до того, как в эту работу включилась масса профессиональных историков, и призваны были служить им образцом гражданственности. Один из «прорабов» той «перестройки» исторической науки Э.Н. Бурджалов на совещании в Ленинграде (19—20 июня 1956 г.), упрекая историков в приверженности старым схемам и в сохранении ими выжидательной позиции, ставил им в пример литераторов, быстро реагирующих на инициативы руководителей КПСС. Он настраивал историков на большую активность и смелость, призывал не бояться ошибок в деле выполнения «общих указаний». Замечания по частным вопросам превращались в установки: «Этот пересмотр (прежних исторических концепций. — B.C.) нельзя делать только руками тех людей, которые над этими темами сидят (! — B.C.). Им трудно отказаться от того, что они писали в течение многих лет. Поэтому... мы должны помещать "поверхностные статьи"... если мы допустим неспециалиста в наш журнал, не совсем посвященного в частности человека... с меньшим знанием источников... то мы поступим правильно... Нужна известная осмотрительность во всяком деле, но не нужно нас призывать к тому, чтобы запереться в архив на много лет и не заниматься пересмотром»«Хрущевская» версия ленинского «Завещания» не оригинальна. Эклектическая по существу своему, она заимствовала из сталинской концепции важнейшие положения и оценки, относящиеся к истории социалистической революции и внутрипартийной борьбы, скорректировав их присущими троцкистской концепции оценками Сталина, его отношений с Лениным, а также политических отношений Ленина и Троцкого в 1921—1922 гг. Официальная советская историография, начиная с доклада Хрущева на XX съезде КПСС (1956) и вплоть до доклада Горбачева о 70-летии Великой Октябрьской социалистической революции (1987), официально придавая Троцкого анафеме, заимствовала без должной критики сообщаемые им факты, принимала его оценки.От своей «крестной» историографической «матери» — троцкистской историографии — «хрущевская» историографическая версия отличается, по сути, двумя главными тезисами. Во-первых, стремлением проигнорировать (именно проигнорировать, а не доказать несостоятельность) главную для Троцкого связь — его и Ленина. «Хрущевская» версия не поддерживала тезис Троцкого о том, что Ленин видел в нем своего наследника. Во-вторых, она замалчивала (опять же не аргументировала против) утверждение Троцкого, что «Завещание» Ленина (имелось в виду «Письмо к съезду») способствовало не смягчению внутрипартийной борьбы, а наоборот, ее обострению. В-третьих, они различаются оценками содержащихся в «Завещании» предложений, призванных обеспечить развитие революции. В отличие от троцкистской в хрущевской схеме критика Сталина занимала уже более скромное место, входя в «обойму» центральных проблем наряду с вопросами индустриализации, кооперации, культурной революции, партийного и государственного строительства. Тем не менее в политическом отношении она оставалась «ударной темой». Правда, к «Письму к съезду» такая расширительная трактовка не имеет никакого отношения, поскольку в нем вопрос о генсеке стоит в совершенно иной плоскости. Но Хрущева в 1956 г. в ленинском «Завещании» интересовала лишь его способность обслуживать актуальные политические потребности.Ряд положений (оценка последних статей В.И.Ленина как вершины ленинского творчества) был заимствован Хрущевым у Бухарина, который развил эту тему в докладе, посвященном 5-й годовщине со дня смерти В.И.Ленина (январь 1929 г.)18. Именно от Бухарина идет трактовка «Завещания» как цельного и завершенного комплекса документов, в котором он подвел итог всей своей политической деятельности, а также пришел к переоценке ряда прежних представлений.Все это позволило «хрущевской» историографии акцентировать тезис о политической и личной антисталинской направленности последних ленинских статей и писем в интересах создания идеологической и политической базы для развертывания критики «культа личности Сталина».Основные положения этой историографической версии можно свести к следующему. Ленин перед лицом наступающей болезни решил подытожить свои взгляды по вопросам развития социалистической революции и строительства социализма в СССР. В последних своих письмах и статьях он завершил разработку планов индустриализации, кооперации и культурной революции, дал принципиальные установки по вопросам национально-государственного строительства, совершенствования политической системы диктатуры пролетариата. Попутно он указал на личные качества ряда руководителей партии, которые могли сыграть отрицательную роль факторов в деле развития революции. Особой критике был подвергнут Сталин, в отношении которого Ленин предложил съезду партии «переместить» его с должности генерального секретаря. От сталинской историографии сохранялась общая интерпретация истории внутрипартийной борьбы в начале 20-х годов.После XX съезда КПСС доступ историков к архивным материалам был облегчен, но оставался выборочным в отношении и проблематики, и круга исследователей, и документов, которые позволяли аргументировать официальную концепцию и не позволяли провести обстоятельный анализ ее. Объективно это способствовало усилению влияния троцкистской историографии на советскую историческую науку. В результате вся советская историография начиная с 1956 г. и до конца 1980-х годов лишь «озвучивала» заданные ей схемы и оценки, тиражировала их, обходясь при этом предельно ограниченным количеством без конца повторяющихся фактов и аргументов. Работы этого времени, написанные как «под копирку», не представляют научной ценности и не дают ничего нового по сравнению со своими прототипами — докладом Хрущева на XX съезде и постановлением ЦК КПСС «О преодолении культа личности и его последствий». Кроме того, «хрущевская» историография ленинского «Завещания» была почти абсолютно обезличена. В Ленине с трудом стал угадываться живой человек, политик с присущими ему сильными и слабыми сторонами, страстями, личными симпатиями и антипатиями. Его место прочно занял абстрактный образ гения революции, безошибочно указующего единственно верный путь в неведомое будущее и прорицающего его так, будто оно им уже заранее было предначертано не только в главном, но и в деталях.Характеризуя политическую ситуацию, в которой протекала работа Ленина в последний период его деятельности, «хрущевская» историография тщательно обходила все факты, показывающие нарастание политического противостояния Ленина и Троцкого, глубокого конфликта внутри партийного и государственного руководства, конфликта, порожденного принципиальными разногласиями и осложненного личными отношениями. Между тем без изучения этой борьбы многое невозможно понять в проблемах, связанных с ленинским «Завещанием». Мысли, планы, поступки оказываются в этом случае оторванными от характеров, страстей, взглядов и устремлений их носителей, а следовательно, предельно искаженными. Этот пласт сложных проблем был в науке подменен бесконечным пережевыванием «характеристик» Сталина и сетованиями по поводу того, что XIII съезд не прислушался к совету Ленина. Выпячивание на первый план личных отношений Ленина и Сталина при забвении принципиальных разногласий и политической борьбы Ленина с Троцким до неузнаваемости искажало картину личных и политических взаимоотношений в руководстве партии. В части, касающейся ленинских «характеристик», все считалось абсолютно ясным. Между тем они порождают множество вопросов, мимо которых проходили шеренги историков, не утруждавшие себя ни критическим подходом, ни аргументацией сформулированных в них положений. В результате последние письма и статьи В.И. Ленина отрывались от политической борьбы, которая велась в это время в руководстве партии. Но было бы несправедливо ставить это всем историкам в упрек, поскольку в данном вопросе политика держала историю на «коротком поводке» и на «голодном пайке».Будучи компилятивной, эклектичной, «хрущевская» историографическая версия оказалась абсолютно бесплодной в научном плане. Научно «голым» оказался не только «король», научно «голой» (несмотря на массу написанного) оказалась и вся его историографическая «свита» прямых и тайных, вольных и невольных последователей. Исключение составляют работы, посвященные анализу «Завещания» Ленина с точки зрения разработки плана построения социализма в СССР, а также отдельных проблем социалистического строительства. Внутренняя противоречивость и слабая документированность сделали ее уязвимой для критики со стороны троцкистской историографии, которой она в период «перестройки» сдалась без боя.ЗаключениеДоминирующий аспект историографии 60-х гг. — обращение к региональным «проявлениям» общественных тенденций послевоенных десятилетий. В центре внимания находится деятельность местных «отрядов» КПСС: вклад в реализацию партийных программ; участие в принятии решений; учет местного опыта; степень воздействия на политическую жизнь в целом. Возвращение к эпохе «оттепели», теоретическое осмысление послевоенных десятилетий приобретает важное значение в плане утверждения единства прошлого, настоящего и будущего в познавательном процессе, в анализе современных политических изменений. Разработка историографии социально-экономических и политических перемен - необходимая ступень изучения советских преобразований как особого этапа эволюции советской системы. Огромные массивы «неосвоенной» литературы, многообразие точек зрения, новизна открываемых и вновь привлекаемых источников, нерешенность ряда узловых проблем соответствуют задачам комплексного изучения историографии коммунистической и антикоммунистической теории и практики.Изучение постсталинской России и Советского Союза по «горячим следам» событий официальная историография связывалас задачами разъяснения и оправдания действий партии, лидеров государства, осмысления опыта и уроков. Это породило массу историографических фактов. Элементы социальной критики в публикациях тех лет создавали предпосылки социальной проблематики, а выявление соотношения объективного - субъективного, возможного — закономерного обнажало (зачастую помимо воли авторов) дефицит системного подхода, застывшие организационные формы, принципы безоглядного хозяйствования, отсутствие научного обоснования, саморегулирующего начала. Политико-идеологическая заданность, ограниченность источниковой базы продолжалиформировать критерии научного анализа, что сказывалось в последующее время.Поступательное движение советской исторической науке 60-80-х гг. отмечено ростом числа публикаций, расширений хронологических и региональных рамок. Выход за пределы четвертой пятилетки, тематический «взрыв» в изучении периода (1946-1958 гг.), появление историографии послевоенной истории, интенсификация научной деятельности — все это свидетельство окачественных изменений в историографии. Новые тенденции в развитии литературы входили в противоречия со старой методологией. Бесперспективными становились «предусмотренные» умолчания, «отказ» от обсуждения острых тем, затемнение закономерностей, дозированность фондов ЦПА И МЛ, агрессия историко-партийного аспекта, хвалебность рецензии и т. д. Единодушие в оценках партийно-правительственных документов, составлявших основу стратегии развития СССР, лишь подчеркивало приметы кризисного состояния.Плюрализм подходов позволил продвинуться вперед в разработке коренных проблем социально-экономического и политического развития страны в 40-60-х гг. Однако по-прежнему, в числе актуальных остаются проблемы эволюции образа вождя, и его видения изменений социальных и политических процессов.Список использованной литературыЛитератураАсташкин Д. Ю. Образ И. В. Сталина в послевоенной советской пропаганде (на примере Новгородской области) // Вестник Новгородского государственного университета им. Ярослава Мудрого. 2012. Т. 2.№ 69. С. 6-9.Афанасьев Ю Н. Советская историография. М: Российск. гос. гума- нит. ун-т. 1996. 592 с.Доклад Э.Н. Бурджалова о состоянии советской исторической науки в работе журнала "Вопросы истории" (19-20- июня 1956 г., Ленинград) // Вопросы истории. 1989. № 11.Сидорова Л.А. Оттепель в исторической науке: Сов.историография первого послесталин. десятилетия /Рос. акад. наук. Ин-т рос.истории. - М.-Л.: Памятники ист. мысли, 1977. - 288 с.Бушуев С.К. Русская историография: (Из курса лекций) /М-во высш. и сред.спец. образования СССР. Науч.-метод. кабинет по заоч. обучению при Моск. гос. ун-те им. М.В. Ломоносова. - Москва : Изд-во Моск. ун-та, 1959. Солдатов В.А. XX съезд КПСС и задачи советской молодежи /О-во по распространению полит.и науч. знаний РСФСР. Ленингр. отд-ние. - Ленинград : Б. и., 1957. - 44 с.Плехотин Н.И. Советская военная идеология и ее противоположность военной идеологии империализма (сб. ст.) /Ленингр. Краснознам. воен.-воздуш. инж. акад. им. А.Ф. Можайского. - Ленинград: Б. и., 1958. - 57 с.Политическое завещание В.И. Ленина коммунистическому движению: (Метод.-библиогр. материалы в помощь пропаганде последних речей, писем и статей В.И. Ленина) /М-во культуры РСФСР. Гос. респ. юнош. б-ка РСФСР им. 50-летия ВЛКСМ. – М.-Л.: Б. и., 1963. С. 57- 61.Яров С. В. От возрождения к «оттепели»: новгородская земля 1940-1950-х гг. в документах Государственного архива новейшей истории // Новгородская земля в эпоху социальных потрясений: сб. документов. Кн. 4: 1946-1956. СПб., 2009. С. 15.Периодические изданияНовгородская правда. 1953. No 23 (2085), 1 февраля.Новгородская правда. 1950. No 33 (1319), 15 февраля.Новгородская правда. 1953. No 36 (2098), 20 февраля.Новгородская правда. 1955. 91 (2672), 8 мая.Новгородская правда. 1950. No 92 (1378), 9 мая.