Образ Ислама в современной художественной литературе: Уэльбек и Чудинова (сравнительная характеристика)

В конце жизни Гюисманс, с которым главный герой соотносит собственную судьбу, стал набожным католиком.На носу 2022 год. В неспешное существование университетского преподавателя Франсуа вдруг врываются тревожные события на улицах Парижа. Уличные протесты, вооруженные столкновения – страна, кажется, стоит на пороге гражданской войны между иммигрантами-мусульманами и «коренным населением». Но угроза полного хаоса отступает благодаря тому, что на президентских выборах побеждает Мохаммед Бен Аббес, мусульманин, обещающий стране все прежние экономические свободы, умеренную исламизацию, возврат к традиционным ценностям.[2]Поэтому в «Покорности» самым парадоксальным образом «Мусульманское братство» вступает в коалиции с правоцентристами, также разделяющими традиционные ценности (пусть и на базе христианства), а не с левыми – антиклерикалами.Подробное разжевывание перестановки политических сил в будущей Франции занимает существенное место в романе, и эти несколько искусственные вставки могут показаться неуместными тому, кто ждал от книги фантастических выкрутасов а ля «Мечеть Парижской Богоматери» Елены Чудиновой. Роман Уэльбека реалистичен и не гонится за дешевыми вау-эффектами.Кроме того, француз Уэльбек, в отличие от русско-православной писательницы Чудиновой, осознает, что если есть у «европейскости» или «французскости» некая сердцевина, противостоящая мусульманским традициям, то символом его является отнюдь не Нотр Дам де Пари, а Сорбонна.Ангедонист до крайности, Уэльбек находит общепринятую поверхность французской жизни, стремящейся к удовольствиям, совершенно абсурдной, и это одна из причин, почему он так эффективно высмеивает ее. Он может быть очень забавным в деталях современного секса—его главные герои находят объективные, клинические детали не впечатляющими-и бесстрашно признается в своем собственном осмотре их, как в этом описании из момента интернет-порно: "пенис переходил из одного рта в другой, языки пересекались, как полеты ласточек, слегка обеспокоенных, в мрачном небе . . . когда они будут готовы покинуть Европу для своего зимнего паломничества. Пародийная нота, не презрительная и не возмущенная, но сверхъестественно спокойная, явно принадлежит Уэльбеку.Еще одна поразительная особенность Уэльбека заключается в том, насколько он литературен—первые сто или около того страниц "подчинения" зависят от сложного анализа творчества писателя XIX века Ж. К. Гюисманса, наиболее известного как романист декаданса и Церкви, а также его влияния на других французских писателей. Это, по крайней мере, непреднамеренный комплимент продолжающейся литературной культуре Франции: ни один американский писатель-сатирик, ни Том Вулф, ни Кристофер Бакли, не мог надеяться удержать массовую аудиторию сотнями страниц о глупостях, обычно встречающихся в университетском исследовании ХартаКрейна, или о том, как лучше осмыслить его отношения с Уоллесом Стивенсом.Литературная одержимость важна, поскольку оказывается, что главная цель сатиры-не французский Ислам—который на самом деле является сторонним наблюдателем, который получает, самое большее, крылатый, а бесхребетность французского интеллектуального класса, включая любящего гюисмана рассказчика. Все шутки сводятся к тому, как быстро профессора находят оправдания, чтобы сделать то, о чем их просит исламский режим, и как часто они ссылаются на литературу, которую они изучают, чтобы дать им лицензию на это. Новая Исламская администрация в Парижском университете позволяет профессору Рембо продолжать исследования, но при условии, что он будет преподавать предполагаемое обращение Рембо в ислам как установленный факт. Профессор с радостью это сделает. Фактическое обращение Гюисманса в католичество заставляет рассказчика задуматься о удобной возможности перехода: несмотря на все его предполагаемое упадничество, Гюисманс, возможно, приветствовал новый религиозный режим.Обвинение Уэльбека в исламофобии кажется неуместным. Он не исламофоб. Он Франкофоб. Портрет исламского режима ему очень нравится, ему нравится учтивость и уверенность фундаменталистов. Реформа системы образования Бен Аббеса благотворна, и его амбиции по восстановлению Франции являются почти формой неоголлизма. (Ему удается интегрировать Марокко, Алжир, Тунис и Турцию в Европейский Союз, создавая более мощный блок, чем американский. Реформа образования, укрепление семьи, даже приручение женщин-все это вызывает восхищение. Это, конечно, восхищенное пожатие плечами сатиры, но ни бен Аббес, ни его правительство, по-видимому, не должны рассматриваться как презренные, в отличие от французов, которые им помогают. Одним из немногих объектов настоящего презрения в книге является Франсуа Байру, французский центристский политик, чьи танцы между левыми и правыми в избирательной политике стали легендой, и который становится главным апологетом и рупором Бена Аббеса.Все наиболее красноречивые ораторы в книге религиозны и выступают за теократию. Другой коллаборационистский профессор Сорбонны-который вскоре финансируется исключительно саудовским принцем, причем все женщины скрыты в вуалях-в конце концов предлагает рассказчику осуществить свою мечту о редактировании Плейадского издания Гюисмана в обмен на обращение в ислам. Борьба двадцатого века шла между двумя несостоявшимися гуманизмами, объясняет другой профессор, - между "жестким" гуманизмом коммунизма и” мягким “гуманизмом либерального капитализма, каждый из которых по-своему "ужасно редуктивен".- Оба потерпели неудачу, и какая-то форма веры должна занять их место. Без веры невозможна любая идея французского или европейского Возрождения. Почему бы не ислам, чье Божество действительно далеко-и, следовательно, правильно для космоса, который наука показала нам как огромный-а не провинциально воплощенный и местный, как христианский Мессия? Рассказчик обращается.Как и большинство достойных прочтения сатириков, Уэльбек-консерватор. "Я показываю бедствия, вызванные либерализацией ценностей", - сказал он. Сатира зависит от сравнения сумасшедшего места, куда мы идем, с заведомо нормальным местом, которое мы оставили позади. Вот почему сатирики часто ностальгируют, как Том Вулф, который тоскует по дикому и безумному американскому прошлому, или Эвелин Во, с его восходящими американскими вульгаристами и его идеализированной потерянной католической аристократией. Уэльбек презирает современное общество потребления, и, хотя он не энтузиаст, а просто фаталист, о его возможной Исламской замене, он думает, что это апокалипсис, о котором мы просили. Что он действительно ненавидит, так это идеи и практики просвещения, и здесь его сатира пересекается с быстрым течением французской реакционной мысли, примером которого является “самоубийство Франции”, неожиданный бестселлер тележурналиста Эрика Земмура.Именно секулярный дух Просвещения, дух свободной мысли и свободы политического действия, дух 1968 года Уэльбек отдает на откуп мусульманам. Оксфорд купили катарцы. Саудиты заинтересовались Сорбонной. И вот почти сразу после избрания президента-мусульманина преподавать в Сорбонне могут только те, кто принял ислам, а короткие юбки студенток сменяются традиционной мусульманской формой одежды. Никаких революций, никакого надрыва и трагедий. В одночасье, но тихо, без шума и пыли.Неотступность и закономерность таких изменений Уэльбек проговаривает спокойно и обреченно. Его герой не испытывает по их поводу никаких сильный эмоций – конечно, он был бы не прочь продолжить преподавание в Сорбонне, но сильного потрясения или горя по поводу ее преобразования не испытывает. Французские интеллектуалы – взрослые люди без лишних иллюзий, и когда мир рушится, они становятся лишь менее разборчивы в выборе вин.Впрочем, размышляя о судьбах родины, Франсуа все же меланхолично задается вопросом о том, готовы ли современные французы отдать жизнь за свою веру подобно воинам, защитившим когда-то Европу от арабов при Пуатье. Сам он готов умереть, но умереть «в широком смысле слова».Уэльбек, не нагнетая особенно страсти, констатирует обреченность носителей «европейских ценностей» и покорность героя новым обстоятельствам и новому традиционализму с мусульманским лицом. Политическая и сексуальная свобода герою Уэльбека наскучили, и даже атеистом он является, кажется, случайно, от лени.[12]Портрет француза-интеллектуала, написанный Уэльбеком, не многим отличается от сонма уставших от жизни «креаклов», менеджеров среднего звена и прочих «типичных представителей» современности, прошедших по страницам его романов. Эмоциональная отмороженность, но без особого цинизма, отсутствие желаний при наличии потребностей, привычка смотреть политические телешоу для развлечения при общей аполитичности. Без всяких сантиментов относится Франсуа и к своей личной жизни, описывая смену подружек как рутину, от которой он сам порядком подустал. Если и есть в его жизни какой-то аналог «любви» – то это страх одиночества.Что же касается политических предпочтений или мировоззрения вообще, то эти категории применительно к главному герою звучат как-то излишне пафосно. Скупость мира его интересов нельзя назвать даже мещанством или мелкобуржуазностью, поскольку стремление к комфорту не становится для него самоцелью. Он слишком интеллектуален, чтобы по-настоящему наслаждаться простым благополучием, чтобы любить, чтобы впадать в сантименты по поводу смерти родителей. На фоне всей этой гулкой пустоты робкие всплески потуг на желание выглядят особенно жалко.В общем-то, подобный психологический портрет можно составить для героев почти всех романов Уэльбека. И в «Покорности» писатель наконец находит простой и логичный выход из тотального уныния, в котором прозябают его персонажи – остается только обратиться в ислам.[10]С первого взгляда, «Покорность» будто бы вторит ксенофобной риторике российского ТВ: мол, доиграется Европа со своим мультикультурализмом. Даже если читать роман таким образом, Уэльбека отличает осторожность – прямолинейной критики и тем более исламофобии вы тут не заметите, только сдержанно-злые шаржи, но их он нарисовал скорее на этнических французов, обращающихся в ислам, чем на мусульман-иммигрантов.Итак, одним плох роман Уэльбека. При всей своей сдержанности, стремлении дать реалистичный прогноз политического процесса, не паразитируя при этом на эмоциях антиисламистов, книга эта сегодня выглядит скорее утопией, чем антиутопией.Роман Уэльбека заставляет еще раз задуматься о том, насколько не сопоставим гипотетический урон «от мультикультурализма» и реальная угроза со стороны террористов-радикалов, которая из мультикультурализма никоим образом не выводится.ЗаключениеНашумевший роман Мишеля Уэльбека «Покорность» с некоторых пор можно прочитать на русском языке, и русскому читателю сложно уйти от сравнения с антиутопией Елены Чудиновой «Мечеть Парижской богоматери». Русский роман-предупреждение вышел раньше французского, но романтизм Чудиновой, построившей свой сюжет на апологии христианской Европы, кажется особенно наивным по прочтении сардонического сочинения Уэльбека.В «Мечети» реальность механически вывернута наизнанку, там над Европой властвуют исламисты, а им противостоит боевое католическое подполье. Неизвестно, прочитал ли Уэльбек книгу русской писательницы, но он решительно разрушает этот упоительный миф. У него католическое сообщество, тихо отцветающее в стенах монастырей, первым покорно отдается новой власти, возглавляемой мусульманской партией. Клерикалы блаженно медитируют в сени средневековой Мадонны, со светлой грустью прощаются с величием христианской Европы, потому что понимают – им тоже достанется от общего пирога саудовской благотворительности.Кандидат от победившей на демократических выборах партии «Братья-мусульмане» в романе Уэльбека уверяет избирателей в своем уважении к трем авраамическим религиям, а его проект связан не с нашествием иноплеменной орды, но с интегристским духом Евросоюза, стирающим национальные границы. Более того, границы Европы и Азии. Новая империя, охватывающая Средиземноморье, новые возможности и все такое. Объединяющим началом служит идея поддержки традиционных ценностей, прежде всего семьи. Да, семьи полигамной, но тем лучше, решает герой Уэльбека, 40-летний профессор Сорбонны, страдающий от геморроя и угасания либидо.Русская писательница отдала на «растерзание» исламистам Францию, а позже то же самое сделал француз. Список используемой литературыБутко О.А., Бутко А.А. Анализ деструктивных последствий экстремизма в антиутопиях «дети перестройки. Предупреждение» и «мечеть парижской богоматери» // Международный студенческий научный вестник. – 2017. – № 4-4.;URL: http://eduherald.ru/ru/article/view?id=17442 (дата обращения: 02.09.2020).Костылев П. Н. "Евроислам" или "еврохалифат": варианты развития ислама в современной Европе // Этнорелигиознаяконфликтология. 2011. № 1. Кошкарова Наталья Николаевна Книга в межкультрном политическом пространстве: реализация моделей конфликтного и кооперативного типов дискурса // Вестник ЧелГУ. 2015. №20 (375). URL: https://cyberleninka.ru/article/n/kniga-v-mezhkultrnom-politicheskom-prostranstve-realizatsiya-modeley-konfliktnogo-i-kooperativnogo-tipov-diskursa (дата обращения: 02.09.2020).Малашенко Алексей Мой ислам // Россия и мусульманский мир. 2011. №2. URL: https://cyberleninka.ru/article/n/moy-islam (дата обращения: 02.09.2020).Хенкин С. М., Кудряшова И. В. Мусульмане в современной Европе: проблемы и перспективы политической интеграции // Политические исследования. 2015. № 2. C. 137-155. Чудинова Е. П. Мечеть Парижской Богоматери. М.: Яуза, 2005.Чудинова, Е. П. Мечеть Парижской Богоматери: 2048 год. — М.: Вече, 2015. — 320 с.Cesari J. Muslimsin Europe and the Riskof Radicalism // Jihadi Terrorismand the Radicalisation Challenge in Europe. Burlington, VT: Asgate, 2008.Ford P. Europe's rising class of believers: Muslims // Christian Science Monitor, 2005. February 24.Goldirova R. Brussels questions EU capitals over approach to Islam // EUobserver. 2007. July 6.Houellebecq M. Soumission. Flammarion: 2015; рус. пер.: УэльбекМ.Покорность / пер. сфр. Марии Зониной. М.: АСТ; CORPUS, 2015