символизм в живописи и поэзии серебряного века Врубеля и Блока

«Все в этом холсте в еще не завершившемся движении, хотя все в нем – уже произошло, все исчерпалось, ничего более – не будет. Демон низвергнут с высоты, на которую так дерзко посягнула его гордыня, но падение не приносит ему физической гибели, которая избавляет от страданий смертных, и мучительное бессмертие, оковы вечной жизни, которую он не в силах прервать – едва ли меньшая мука, чем само падение на эту прекрасную землю, которая отторгла его, как прежде – небо.
Здесь мало от лермонтовской поэмы – разве тот же мотив одиночества. У поэта Демон возвращается в свой прежний холодный мир: «надменный, / Один как прежде, во вселенной / Без упованья и любви…» [Там же. С. 46.]
У Врубеля же крушение надежд на обретение человеческого счастья оборачивается полной потерей физического и нравственного «я» при сохранении стократ усилившейся способности к страданию.
Конечно, параллели с судьбой и мироощущением самого Врубеля чрезвычайно соблазнительны. Ими трудно пренебречь, но вряд ли стоит ими увлекаться.
Каждое художественное произведение в какой-то мере автобиографично, но ни одно не может быть прямой аналогией – тем более, когда эта аналогия лежит на поверхности.
Впрочем, в картине и в самом деле немало внешнего и напоминающего о декадансе: и изломанная «пыточно-вывернутая» поза, и кровавый отблеск в распахнутых глазах, и орнаментально-вычурные узоры драгоценных перьев, распластанных на поверхности холста в соответствии с принятыми в модерне формами и ритмами, и угрюмый пафос страдания, и сам образ гибели, ставший предметом эстетического переживания.
Стремление Врубеля к большой форме разбилось, как Демон о землю, о вновь усилившуюся зависимость художника от внешней стилистики модерна. Цельности впечатления тщетно было бы искать в этой картине.
Врубель создал именно образ смерти как формы жизни, образ гибели, с которой жизнь не прекращается. Очищения, катарсиса – нет. Его нет не только для Демона, нет его и для художника.
Трагизм колорита, нечеловеческая боль в глазах демона – это иная мера художественной условности, чем изломанная поза, где изощренность сочетается с долей жестокого натурализма.
Эмоциональная, поэтическая, интеллектуальная линия картины последовательна так же, как линия пластическая.
Но даже не зная, с какой страстью и встревоженностью переписывал свою картину Врубель до последней возможности, смятение и неуверенность художника можно было бы прочитать в этом «алогизме».
Как знать, доведи Врубель «Демона поверженного» до стилистической целостности, стала бы картина столь мучительно, болезненно красноречивой. В этом смешении стилистики, в этом сочетании суетной изысканности (павлиньи перья крыльев) с возвышенной трагедийностью (лицо Демона; колорит), не скрыта ли главная сила воздействия картины?
В открытой справедливым укорам, так откровенно незавершенной, запутанной вещи не угадывается ли с пронзительной ясностью невозможность возвышенной очищающей трагедии, эпического обобщения в искусстве начала столетия?
Блок писал в «Возмездии»:
Двадцатый век… Еще бездомней,
Еще страшнее жизни мгла
(Еще чернее и огромней
Тень Люциферова крыла).
Пожары дымные заката
(Пророчества о нашем дне),
Кометы грозной и хвостатой
Ужасный призрак в вышине,

И отвращение от жизни,
И к ней безумная любовь,
И страсть и ненависть к отчизне…
И черная, земная кровь
Сулит нам, раздувая вены,
Все разрушая рубежи,
Неслыханные перемены,
Невиданные мятежи…
(Блок А. Стихотворения. Поэмы / Сост., вступ. ст. и коммент. Н. П. Крыщук. – СПб.: Респект, 1996. – С. 163.)
В поэме Блока (точно также незаконченной – эпический жанр поэзии не уживался с эпохой, как и монументальная живопись) – та атмосфера, которая, пусть неосознанно, жила в сознании художника. Начинающаяся болезнь еще обострила его чуткость.
Из искусства Врубеля исчезали паузы, свершения, мгновения удовлетворенности – все почти его работы после «Демона поверженного» кажутся прерванными: и не потому, что они не завершены, но потому, что процесс постижения натуры и выражения своего восприятия у Врубеля уже не мыслится как завершающийся процесс – творческий акт становится непрерывным.

Заключение

Итак, имя Александра Блока было одним из самых магически притягивающих и значимых имен в русской поэзии. Еще при жизни поэта оно стало легендой.
Блок – поэт трудный для понимания. Стремление понять его поэзию неотделимо от стремления понять его жизнь. Одной из своих корреспонденток он советовал читать в сборниках стихов предисловия и комментарии, чтобы представлять в общих чертах, когда и чем жил писатель.
Переплетение личного и исторического превращает в конечном счете жизненный путь поэта в то, что потомки называли судьбой. Случается иногда, что, как листья с деревьев, многие произведения, устарев, будут разметены ветром лет, но и тогда судьба художника останется самым бесценным и потрясающим его произведением.
Картины петербургской жизни в стихах Блока еще напоминали порой бред внезапно пробудившегося человека.
Герои «Распутий» и «Города» юродствуют, пляшут, хохочут и вдруг плачут, осознав ужас своего положения. В стихах поселяются «косматые, кривые и рогатые» существа.
В этом была для мистика своя закономерность: коли существует доброе начало, то должны быть и носители злого. И все же с каждым новым стихотворением все определеннее проступили черты самой жизни.
Утонченный индивидуализм рубежа веков не был средой, где возможности художника могли раскрыться вполне. Но индивидуализм этот был свойствен и самому Врубелю.
Интимность, лиричность его художественного «я» не выдерживали монументализации, ломались о слишком острую грань столетий; распадались, как «Демон поверженный».
В «век девятнадцатый, железный / Воистину жестокий век», умея прозревать «эффект неуловимого горизонта», Врубель жил воспоминаниями о золотом веке и надеждой на его возвращение. Но своему времени он остался чужим.
Список использованной литературы

№ 1. Блок А. Стихотворения. Поэмы / Сост., вступ. ст. и коммент. Н. П. Крыщук. – СПб.: Респект, 1996. – 368 с.
№ 2. Врубель М. / Сост. альбома, автор вступ. ст., летописи жизни и творчества М. Ю. Герман. – Л.: Изд-во Аврора, 1990. – 264 с.
№ 3. Гордович К. Д. История отечественной литературы XX века. – 2-е изд., испр. и доп. – СПб.: СпецЛит, 2000. – 320 с.
№ 4. Максимов Д. Поэзия и проза Александра Блока. – Л.: Сов. писатель, 1981. – 552 с.
№ 5. Мандельштам А. И. Серебряный век: Русские судьбы / Введение В. Гуменникова; оформление худож. П. Бондаренко. – СПб.: Предприниматель Громов Алексей Александрович, 1996. – 320 с.
№ 6. Смола О. Черный вечер. Белый снег. Творческая история и судьба поэмы А. Блока Двенадцать. – М.: Наследие, 1993. – 272 с.
№ 7. Энциклопедия символизма: Живопись, графика и скульптура. Литература. Музыка / Сост. Ж. Кассу, П. Брюнель, Ф. Клодон и др.; науч. ред. и автор послесл. В. М. Толмачев; пер. с фр. – М.: Республика, 1999. – 430 с.: ил.
1


2